Однажды, какой-то бумагомарака, Себя возомнивший поэтом, однако, На плечи взвалил непосильную ношу. Как сотни других, попытался он тоже Воспеть красоту лучезарной богини… И рифмы прекрасные в сердце застыли. Дрожало перо и, скользя по бумаге, С трудом выводило какие-то знаки. Сияние блеска его идеала, Как яркое солнце глаза ослепляло. И каждое слово в мученьях рождалось. То, вновь появляясь, опять испарялось Его вдохновенье подобно туману. И он по крупицам разгадывал тайну О том, как обычное, вроде бы, тело Божественно сердцем его завладело. Меж тем постепенно строка за строкою Рождалась поэма, в неё с головою Несчастный поэт целиком погрузился. Он с ней просыпался и с нею ложился. Во сне приходило к нему озаренье, И слов непонятное хитросплетенье Едва успевал он записывать… В страсти Потом разрывал он бумагу на части. И снова, и снова бессонные ночи! О! Эта богиня! Чьи карие очи Затмили собою все мысли бедняги. О ней он пытался ночами и днями В поэме оставить хоть строчку, хоть слово. Писал, исправлял и зачеркивал снова. И вновь, не найдя лучезарной богини, Метался он в этом ошибочном мире, Из крайности в крайность, кидаясь, порою. Себя он пытался насытить любовью С другою богиней, да видно напрасно. На свете не сыщешь богини прекрасней. Не станут поэмой слова без мученья, Да так, не поэма - стихотворенье. Она же – прекрасная, – Вот она! Рядом! Потрогать рукой бы, коснуться бы взглядом, Услышать дыхание, сердца удары… И тайна открылась, возможно, тогда бы. И строки поэмы рождались бы сами, Тихонько шепча их своими устами, Поэт бы писал и писал вдохновенно! Но кто та богиня? Бесспорно, Елена!
